В то далёкое лето. Повести, рассказы - Левон Восканович Адян

— Ты ведь никому не скажешь? … Ну, об этом… — наконец, начинает говорить Рузан. Наверное, чувствует ту же двойственность, поэтому боится произнести слово «поцелуй».

— Я и не думаю говорить с кем-либо о тебе, об этом не говорят, ясно?

— Да, — кивает головой Рузан, а потом говорит: — Ну, я пойду, Мгерик. А то, бабушка будет волноваться.

Она говорит таким тоном, словно просит у меня разрешения. От этих слов, то ли от жалости, то ли от умиления, сердце у меня в груди сжимается.

— Ну, конечно, — говорю, — иди.

Она поворачивается и идет в сторону коридора, потом вдруг останавливается у двери, полу-оборачиваясь ко мне, говорит:

— Завтра Новый Год, завтра нет занятий, мы не увидимся.

— Да, — говорю, наверное, не увидимся.

— С Новым Годом!

— И тебя также.

Рузан уходит, а я стою, ошеломленный, оглушенный, не зная, что делать. Я хочу, одновременно, смеяться, плакать и еще, Бог знает, что… Такое случается со мной впервые, я не знаю, что это, как называется. Шатаясь, как пьяный, иду и сажусь за нашу парту. Смотрю на другие парты и глазам своим не верю… наша кажется роднее, красивее, чем другие парты. Просто удивляюсь.

Дни не проходят, они, явно, летят. Ынкер Маро каждый день повторяет почти одно и то же:

— До выпускных экзаменов остались считаные дни. Готовьтесь, чтоб меня не опозорить.

А до выпускных экзаменов еще много времени, ровно полтора месяца.

С Лилит так и не удалось помириться. А с Маратом даже не хочу. Вернее, даже не думаю об этом, на что мне?. Рузан со мной, и этого достаточно.

Рузан дразнится, любит иногда уколоть меня словом, а потом смеяться от удовольствия. А я… не дай Бог, скажу что-то такое, что ущемляет ее интерес. Сразу поднимает руку, причем, всегда на уроке физики, потому что учитель физики, ынкер Шекян, тайно любит ее и беспрекословно выполняет каждый ее каприз.

— Что случилось, Рузанна? — спрашивает ынкер Шекян. Он только закончил институт, первый год преподает в школе, видимо, пока не знает, как себя вести с девушками старших классов. Рузан медленно встает с места, не забывая тихонько меня предупредить: «Ровно через три минуты вылетишь из класса». Она произносит эти слова с глубоким вздохом так, словно сожалеет, что вынуждена прибегнуть к таким конкретным мерам. Я не понимаю, как я должен «вылететь из класса» и с усмешкой говорю: «Одна минута прошла».

— Ынкер Шекян, Мгерик испачкал мою тетрадь чернилами.

Ынкер Шекян даже не требует, чтоб показали ее испачканную тетрадь, он верит словам Рузан.

— Встань с места, — строго говорит ынкер Шекян.

Я, конечно, встаю с места.

— Выйди из класса.

Смотрю назад, Рузан закусила губу, чтобы не прыснуть, а потом с любовью моргнула мне, вроде, до новой встречи… А из школы, как прежде, домой идет с Маратом. Что и говорить, это меня бесит.

— Все равно, я должен его морду хорошенько погладить.

— Чью? — спрашивает Завен.

— Этого индюка, — говорю я.

— Какого индюка? Марата?

И молчит. Больше ни слова. Мы с Завеном сидим у нас дома. Готовимся к экзамену. В соседней комнате мама что-то строчит на швейной машинке. Нашу беседу она не слышит. А Завен продолжает молчать, будто в рот воды набрал. Только, время от времени, бегающими глазами поглядывает в сторону кухни: там, за закрытой дверью, Егине учит какое-то стихотворение. Слова трудно уловить, слышно только «я, я, я» и больше ничего.

Но для Завена, наверное, это «я, я» звучит, как божественная мелодия. Мое терпение уже на грани срыва.

— Ты чего молчишь? — чуть не кричу я.

— Кто, я? — Завен так смотрит на меня, будто я оторвал его от сладкого сна. — А что случилось?

— Ты, вообще, слышал, о чем я говорил?

— Слышал. Хочешь погладить морду. — И вдруг таращит на меня глаза.

— Постой, чью морду?

Попробуй тут не рассмеяться? И я смеюсь, хотя мне не до смеха.

— Марату? — никак не может успокоиться Завен.

— А Марат неприкосновенный, что ли?

Завен некоторое время смотрит на меня задумчиво, словно решает международную проблему. Потом тихо говорит:

— Закрой дверь.

— Зачем?

— Закрой, я тебе говорю. Нужно поговорить.

На этот раз я таращу глаза, вступление, как говорится, многообещающее. С места встаю и иду, закрываю дверь.

— Мама, стук машинки мешает нам, лучше, если я закрою дверь, ладно?..

— Закрывай, закрывай, если мешает.

Дверь закрываю и возвращаюсь к письменному столу.

— Ну, говори, что хотел сказать.

Завен отодвигает в сторону беспорядочно разложенные на столе учебники, тетради и экзаменационные билеты, потом, закашляв, многозначительно понижая голос, говорит:

— Ты по-настоящему любишь Рузан?

— Как это, по-настоящему?.. Ненастоящая любовь тоже бывает? Если любят, значит любят по-настоящему… Ты думаешь, что ты говоришь? Ты это хотел сказать?

— Нет, подожди… Ты у нее спросил про Марата? Ты хоть раз спросил?

— Нет… Если она не говорит, зачем спрашивать?

— Она не говорит. Она, может, никогда не скажет. — Глядя нп менялядя на меня укоризненно, Завен продолжает: — А почему каждый день идет домой с Маратом?

— Они… какие-то дальние родственники…

— Ну, и что, что дальние родственники?.. Поэтому они вместе мотаются по лесам? — Завен смотрит таким взглядом, словно спустился с другой планеты и впервые видит меня. — А, знаешь, что они вместе ездили в Степанакерт? Видели их в театре. Что на это скажешь? — Завен встает и начинает шагать взад-вперёд по комнате. — Они любят друг друга, и будет лучше, если ты оставишь их в покое. Это мой совет. Почему так смотришь на меня?

Нет, кто-то из нас, точно, лишился ума — или я, или Завен. Как можно, хладнокровнее, сдерживая себя, яговорю:

— На самом деле, тебе это кажется, Завен… А я смотрю на тебя просто, самым обиженным образом… значит, я обязан оставить их в покое… Словом, я тебя правильно понял, обязан не любить Рузан. Но, неужто это возможно, Завен, неужто, возможно?.. — Я не могу продолжать, голос мой дрожит. Завен так тяжко вздыхает, царапает лоб, словно у него болит зуб мудрости. Наконец, глядя мимо меня, на стенку, говорит:

— Ты понимаешь?.. Я ведь говорил тебе… Они любят друг друга…

Не помню, как я вскочил, стул из-под меня полетел и с грохотом упал на пол.

— Врешь… — сказал я. — Ты врешь… — Оказалось, что я произнес эти слова не тихо, а громко, почти прокричал. Мама появляется в дверях.

— Ты с ума сошел, Мгерик?

Да, сошел. Неужели с ума сходят по-иному? А Завен, этот чудесный парень, представляете, со спокойной улыбкой и таким же спокойным голосом говорит маме:

— Не беспокойтесь, это из-за меня, я перепутал билеты, поэтому он рассердился.

Мама, осуждающе качает головой:

— И в кого уродился